Александр Часовников

поэма

ВСТУПЛЕНИЕ

Древний город ливнем разлинован,
Молния сиреневой строкой
Осветила улицу Смирнова
И упала в роще, за рекой.

На дороге засверкали лужи,
А по лужам в брызгах — детвора.
Что им вечер, ужин им не нужен,
Долго не прогонишь со двора.

Дождь прошел. На небе звезды-искры,
Засветились в окнах огоньки.
Возвратились с поля трактористы,
И ушли на Унжу рыбаки.

Крайний дом окрашен ярким светом.
На дорогу падают лучи.
Мать одна сидит перед портретом.
Тишина… А горе не молчит.

Потянулись под окошко клены,
Тополя склонились на карниз.
В этот час в гвардейском батальоне
На поверку протрубил горнист.

Слышь, сын мой, выкликают снова
Каждый вечер в молодом строю
Комсомольца Юрия Смирнова,
О котором песню я пою.

Песня о геройстве и отваге,
О безмерном мужестве в боях.
О солдатской верности присяге
Песня сокровенная моя.

1

Есть город на Унже в сторонке лесной,
В шатрах изумрудных сосновых.
В нем бегал мальчишка далекой весной,
Вихрастый сынишка Смирновых.

Отец лесником был, леса охранял,
С двустволкой шагал по болотам.
Частенько и Юру с собою он брал
Зимой на медвежью охоту.

Бывало, идут по сугробам вдвоем
И ищут, где «дышит» берлога.
Осыплет мальчишку сосна серебром,
Остудит лесная дорога.

А он и не скажет отцу, что устал,
Потише шагать не попросит,
Пока сам отец не предложит:
«Привал
У стога, где кормятся лоси».

Задремлет мальчишка в лесу у костра,
Под взглядом отцовским оттает.
И снова в дорогу идти бы пора,
Да взрослый охотник мечтает:

«Хорошее дело!
Помощник растет,
Вынослив, не скажет ни слова.
А жизнь не всегда как по маслу идет.
Бывает дорога сурова…»
— Вставай, «медвежатник», раскиснешь
в тепле.

Нам нужно домой торопиться.
А дома поет самовар на столе,
Семейная радость жар-птица.
Отец по пути подстрелил беляка,
Спугнул в мелколесье тетерку.
Стемнело.
Вдали показалась река.
Макарьев сияет на горке.

2

Под метельный вой в полуночный час.
Говорит Евдокия Матвеевна…
Юрий слушает легендарный сказ,
Сколько дум этим сказом навеяно:
«Вот идут гуськом злые нелюди
По болотинам, без дорог и троп,
А метель гудит, а мороз трещит,
Аж до самых косточек прохватывает.
И уж чует та нечисть треклятая;
Далеко их завел мужик русский в лес…
Знать, не выйти теперь: обманул седой,
Не минуть замерзать кочерыжками.
Тут разгневались звери-нелюди,
Окружили Ивана Сусанина,
Из ножон долой сабли вострые,
Все грозят, вопят, кто во что горазд:
— Говори, старой!
Говори, седой!

Ты зачем завел в эти дебри нас? —
Но молчит Иван, усмехается,
А в глазах горят гнев и ненависть.
— Или хочешь здесь заморозить нас?
Иль волкам отдать на съедение?
Говори, старой!
Говори, седой!
А то смерть тебе!.. —
А он все молчит,
Засверкали вновь сабли вострые.
Крик и стон в лесу и проклятия.
Эхо вторит лишь: «Говори, старой!
Говори, седой!..»
А он все молчит.
И казнили Ивана Сусанина
Смертью лютою звери-нелюди,
Да и сами там смерть нашли себе,
Позамерзли все, что дрова в лесу…»
Под окном сугроб намела метель,
А в трубе печаль голосит навзрыд.
Юра съежился, тихо лег в постель,
Повторяет вновь:
«А он все молчит…»

3

Добрый дом!
Я стою перед ним.
Здесь сходились товарищи детства.
Разлетелись они, как березовый дым.
Старый дом нам остался в наследство.

Жил мальчишка бедовый, гонял голубей
И по льдинам скакал на реке в половодье.
Для кого озорник, для отца всех смелей:
«Много было смиренных в смирновской породе.

Видно, пробует силу, дорогу найдет,
Отгорит озорство, жизнь иному научит».
А к мальчишке катился двенадцатый год
На березовых лыжах с заснеженной кручи.

Нынче сверстникам Юры за тридцать лет,
И серьезны они, и всегда деловиты,
А тогда, в тот далекий ребячий расцвет,
Часто били других и не раз были биты.

Пятаками лечили на лбу синяки,
А царапин, заноз у них было без счета.
Нет, мы были не маменькины сынки,
Мы росли для тревог, для атак, для полета.

И когда нас бросала взрывная волна
Так, что кровь из ушей выбивалась фонтаном,
Мы всю горечь войны испивали до дна,
Привыкая к рваным и колотым ранам.

Жил мальчишка бедовый, летал на коне,
И не сидя в седле, а порывисто, стоя.
Он рассказы любил о гражданской войне,
Для него был Чапаев герой из героев.

Есть в Макарьеве «древний старик»-монастырь,
Много тайн сохранили старинные башни…
И мальчишки ходили туда, за пустырь,
За легендой, за сказкой, за выдумкой страшной.

В башне надпись не стерлась —
«Юрий Смирнов».
Все мы в детстве такие следы оставляли,
Книги можно писать из ребяческих снов,
Черт и леший нам виделись в каждом подвале.

Так, как мы, он сидел в тишине
с букварем,
В перемену стрелял в воробья
из рогатки…
Я с волненьем вхожу в старый дом,
В добрый дом,
Детство Юры читаю по первой тетрадке.

4

Сосновый бор. Кирпичный дом.
«Крестовка» правит на ветлу.
Мы и сюда, мой друг, зайдем,
Где он учился ремеслу.

Учился сваривать металл,
Мечтал сварить на Волге мост.
И мало ли о чем мечтал,
Когда из детства в юность врос.

И где ж тот прежний озорник,
Где ж дерзкий мальчуган?
И новый мир пред ним возник,
И новый в жизни план.

Весна цветет, земля поет,
И все зовет в полет.
Решил поехать через год
На горьковский завод.

В июне ночи коротки,
Плывет заря к заре.
Сирень сияет у реки,
Белеет на горе.

Цвела сирень, была весна,
И вдруг — весне конец…
В июне грянула война,
Ушел на фронт отец.
Сказал:
— Настал тревожный час…
Ты, Юра, стал большой.
Не плачь…
— Да, нет, соринка — в глаз.
— Крепи характер свой.

Мать и сестренок береги
Да сена заготовь…
Ушел.
Отцовские шаги
Сильней погнали кровь.

Стоял над хмурою рекой,
Смотрел на горизонт,
Шептал:
«Отец, возьми с собой,
Возьми меня на фронт».

Из-за лесов, из-за болот
Послышался наказ:
«Сынок, придет и твой черед,
Придет твой трудный час».

5

Юрий в Горьком, на автозаводе.
В цехах зеленая молодежь.
Песня мирная не выходит,
Военную не уймешь.

«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой»,

Трудно парнишке в семнадцать
По две смены стоять у станка.
А иного выхода нет.
Звон в ушах… деревенеет рука.

Голодно.
Поспать бы часок,
А нужно сон одолеть.
Пишет отец:
«Приходилось сто раз Смерти в глаза глядеть.
Я в Сталинграде,
Атак не счесть,

Взрывы. Черный дым.
Свято храним Русскую честь.
Верю, что победим».

А через месяц пишет мать:
«Юра, отец убит.
Как мне горе отгоревать?
Сердце болит.

Погиб геройски
За Сталинград,
Известил комиссар».
Заплакал,
Ребята не пристыдят.
Горе, тоски удар.
Ночь не сомкнул глаза
Сухие, без слез.
Утром друзьям сказал:
— В советской стране я рос.
Люблю Макарьев, свой дом,
Сестренок и мать.

Живу своим трудом —
И мне это все защищать.
Прощайте, друзья,
Голос отцовский зовет.
Больше мне ждать нельзя.
Настал мой черед.

6

У мамы единственный сын,
Единственный брат у сестер…
Солдаты идут на Берлин.
Весна. На привале костер.

На черном немецком штыке
Бурлит кипяток в котелке.
Днепровцы, донцы, волгари
Пьют чай и грызут сухари.

Зайчишка мелькнул и пропал…
— А ну-ка за ним, сынок! —
Вставляет в гранату запал
Безусый солдат-новичок.

Стрелял бы из пушки — в упор, —
Смеются над ним усачи.
Веселый пошел разговор;
— Эй, заяц, проворней скачи!

— Петляй, косоглазый, петляй,
Как гитлеровец, ковыляй.
Строчи, косоглазый, строчи!
— Хохочут в лесу усачи.

Смеется и сам новичок
— Попал на гвардейский крючок,
Присел у костра на пенек…
— Откуда ты родом, стрелок?

— Я родом из дальних краев,
Родился на Унже-реке
Назад восемнадцать годов
В Макарьеве-городке.

— Макарьев? Видать, больно мал?
А чем он у вас знаменит?
— Чем? Пляской!
— Так ты бы сплясал,
Ты, парень, геройский на вид!

Талант показать свой пора.
Мы любим певцов, плясунов.
Запела гармонь у костра.
Эй, выкинь коленце, Смирнов!

— Ну что ж, обновлю сапоги!
Чечеткой прошел на кругу.
Гусиные вяжет шаги,
Частушки поет балагур;

«Много раз трепался Геббельс
Про Москву и про парад.
А теперь сменил пластинку,
Поломался аппарат».

Гвардейская рота глядит;
— Уважил! Две пляски подряд!
Друзьям старшина говорит:
— Из этого выйдет солдат!

7

У мамы единственный сын,
Единственный брат у сестер.
Дорога идет на Берлин.
Остыл на привале костер.

Приказ батальонам — вперед!
Им тысячи взять городов.
В солдатский тяжелый поход
Идет новобранец Смирнов.

Он больше других устает,
За ним еще мало дорог.
В подглазинах выступил пот,
Устал, но не валится с ног.

Портянка не так облегла,
Он ногу в походе натер.
И каска ему тяжела —
Солдатский защитный убор.

Ползет, когда рота ползет.
Поет, когда рота поет.
Вдали, на меже фронтовой
Вступают дивизии в бой.

И Юрий в атаку пойдет
За Родину!
Только вперед.
На бой за советский народ.
Настал его зрелости год.

Он знамя полка целовал,
Присягу на верность давал.
И в этот предутренний час
Он слышит отцовский наказ:

«Смотри, притаились враги.
Ты! смолоду честь береги.
А трусость друзья не простят.
Запомни, ты русский солдат!»

— Закурим! — сказал старшина.
Команда по взводам дана,
Зажглись в темноте светляки,
Как в майскую ночь у реки.

Сто двадцать кисетов в руках,
Сто двадцать цигарок в зубах.
— А ты что сидишь, новичок?
Должно быть, извел табачок?

Хорош у меня самосад!
Крути «козью ножку», солдат.
Держи-ка щепоть, говорю.
— Да я, дорогой, не курю.

— В окопе закуришь, ей-ей!
В бою с табачком веселей.
Проверено, oт табака
Яснее глаза у стрелка.

— Быть может, все это и так,
Но я раздаю свой табак.
Глаза у меня — хоть куда,
Фашиста увидят всегда.
Но в праздничный день задурю:
Войдем мы в Берлин — закурю.

— Берлин! Он мне снится во сне!
Ползти нам еще по стерне,
Грустить о родной стороне,
Мечтать о победной весне.

А путь у нас только один,
Идем от Москвы на Берлин,
От стен Сталинграда идем,
Сметая фашистов огнем,

Я вот что скажу тебе, друг,
Наш командир, Зеленюк,
Нам повторяет всегда:
«Сталь закалилась — тверда!»

Островский ему земляк,
Без книги его — ни на шаг.
Придем на передний край,
Ты книгу его прочитай.

8

Шмырев, комсомольский вожак,
К Смирнову в землянку зашел:
— Так что ж, перед громом атак
Решил ты вступить в комсомол?

Чтоб лучше бороться и жить,
Шагая дорогой побед,
Ты должен у сердца носить
В бою комсомольский билет.

Он храбрость в сраженьях дает.
Он силу умножит твою.
Пойдешь ты с ним только вперед,
С ним станешь бесстрашным в бою.

— Товарищ комсорг, не решил,
Вступать в комсомол подожду,
Какой это фронт, это тыл,
Лежим, переводим еду.

Я слышал рассказы солдат
О том, как в атаку идут…
А вдруг побегу я назад,
И трусом меня назовут.

Вот если останусь в строю
Отважным у всех на виду,
Вот если не дрогну в бою,
Я к вам с заявленьем приду.

По фронту легла тишина
Зловещая, перед грозой,
Минирована, обнесена
Железобетонной стеной.

Кустарник в тумане продрог,
В воронках чернеет вода.
Разбиты столбы у дорог.
Оборваны провода.

Застыли стальные ежи.
Виднеется надолбов ряд.
Прицелились все блиндажи,
На черное поле глядят.

Всю землю фашист заковал,
Поставил заслон на пути.
И в лоб не возьмешь
этот вал Болота с боков — не пройти.

И каждые десять минут
Горбатые мины летят,
Траву придорожную рвут,
Землей осыпают солдат.

Гвардейские роты молчат,
Как будто здесь нет ни души.
Сжимая в руке автомат,
Крадется разведчик в тиши.

Лопатки укрыты в чехлах,
В повозках лежат котелки.
Бойцы отдыхают в кустах,
Жара накалила виски.

Лицо освежают травой
И к дотам фашистским ползут.
И Юрий Смирнов, рядовой.
Стремится на первый редут.

Он капли-росиночки пьет
И пот вытирает рукой.
Он слышит команду: «Вперед!»
Вступает дивизия в бой.

И нет на земле тишины,
Обрушили гнев пушкари.
Солдатам разрывы видны,
Сухая осока горит.

Сметает лавина огня
Фашистов с советской земли.
Уже не спасет их броня,
«Катюши» огонь повели,

А через пятнадцать минут
Поднимутся в рост пластуны.
Не терпится юным, встают,
В траншеях фашисты видны.

Вставать новичкам не дают
Солдаты, кто знает секрет,
Что пушки преграды сметут,
Но враг не разбит еще, нет.

Он огненным смерчем прижат,
Приплюснут на время к земле.
Готовь и кулак, и приклад,
И русскую удаль вдвойне.

«В атаку!» — команда дана.
Гвардейцы блокируют дот.
Упал впереди старшина,
Не смог подорвать пулемет…

Солдаты прилипли к траве,
Лежат под кинжальным огнем…
И страшная мысль в голове:
«Мы этот рубеж не пройдем,..»

Старуха махает косой.
Знобит сердце каждого страх.
Прощается с домом, с семьей
И тот, кто испытан в боях.

И вдруг поднимается он,
Смирнов, рядовой, новичок:
— Вперед! —
И за ним — батальон,
Взметенный отвагой поток.

Фашисты бегут из траншей,
Их гонят гвардейцы к реке.
У Юрия кровь на руке…
Ранен, Осколок в щеке.,.

Падает, снова встает.
Жарко. В глазах темнота.
Рота стремится вперед.
Раненый лег у куста.

Бронзовый солнечный шар
Скрылся в далеких лесах.
Юру поднял санитар,
Бережно нес на руках.

Врач из санбата сказал:
— Рана —пустяк! Заживет.
Юра в бреду застонал,
Крикнул:
— Гвардейцы, вперед!

10

Жарко, душно в маленькой палате,
А вот песнь соловушки слышна.
Похудевший, в тапочках, в халате
Юрий размечтался у окна.

Вышел в сад. Туманом даль дымится,
В синем небе ласточки, стрижи.
«Скоро наши выйдут на границу,
Ну, а ты без дела тут лежи.

На Щеке зарубцевалась рана.
Где-то полк наш принимает бой?
Нынче книгу взял у капитана,
Никогда я не читал такой.

Книга о геройстве и отваге.
И Смирнов в блокноте записал:
«Я хочу таким быть, как Корчагин,
Я хочу иметь стальной закал.

Не растратить молодость на ветер,
Для победы жизни не жалеть,
Павка стал дороже всех на свете,
С ним меня не испугает смерть».

К Павке обратился за советом,
И вдвоем они пришли к врачу:
— Я не должен здесь лежать все лето,
Я на фронт к товарищам хочу.

Я здоров, а зубы после вставлю,
Перед дракой незачем вставлять…
— Зря, Смирнов, лежать вас не заставлю
А пока придется полежать.

Юрий вышел. «Дней пройдет немало.
Не отпустит, как там ни крути».
Взвод за взводом движется к вокзалу.
«С ними мне как раз бы по пути…

Нет нужды в опеке и защите.
Убегу, чтобы на фронт попасть».
Написал: «Меня вы не ищите,
Мне пора в свою родную часть».

На посадку маршевая рота
К станции торопится, пылит.
— Заполняй-ка левый фланг,
пехота, —
Лейтенант Смирнову говорит.

Юрий встал в последнюю четверку,
В тупике грузился эшелон.
Получив и сахар и махорку,
Влез в пробитый пулями вагон.

Лег тихонько в уголок на нары.
Осмотрелся, все кругом свои.
Собрала в кружок солдат гитара
И запели песню соловьи.

Застучали грузные колеса,
Заскрипел расшатанный вагон.
Приумолк мой друг черноволосый,
О Макарьеве, о доме вспомнил он.

Поезд мчится. Карандаш кривые
Пишет строчки. Буквы вкривь и вкось.
«Здравствуй, мама! Здравствуйте, родные!
Повидать мне вас не довелось.

Я опять дорогой старой еду,
Был в тылу и проходил «ремонт».
Все мы верим в близкую победу,
Крепко жмет наш Белорусский фронт.

Обо мне печалиться не нужно,
Я теперь обстрелянный боец.
Мама, мне вчера приснилась Унжа,
Часто вспоминается отец.

Мама, госпиталь я сам оставил,
Накопил на койке много сил.
У меня есть друг, Корчагин Павел,
Воевать меня он научил».

11

Снова фронт. Траншеи. Взрывы тола.
Гарь. Артиллерийская пальба.
Смрад и зной. Горят леса и села.
Танки смяли травы и хлеба.

Грузовик в обочине дымится,
Стонет конь с оторванной ногой.
Белорусский фронт идет к границе.
Скоро Буг желанный, дорогой.

День и ночь вдоль Витебской дороги,
По болотам, по сырым лесам
Новобранцы разминают ноги,
Путь идет к фашистским блиндажам.

К полосе изрытой и колючей,
Где три года рос широкий вал.
За броней и за бетонной кручей

Окопался Траут-генерал.
Траут бронирует оборону —
Всюду мины, надолбы, «ежи».
Нелегко гвардейским батальонам
Пробивать такие рубежи…

— Друг, Смирнов! Смотрите, объявился!
— Здравствуй, Юрка! Молодец, орел!
Зеленюк при встрече подивился:
— Добре, хлопец! Рад, что ты пришел.

Значит, вместе, Юра, до победы!
Ты теперь обстрелянный солдат.
Скоро будем провожать «соседа»
С огоньком и с музыкой назад.

Видно, штаб готовит наступленье,
По полкам солдаты говорят…
Что ж, шагай в родное отделенье,
Каску получи и автомат.

Встал солдат в переднюю колонну.
Встал в шеренгу ротных запевал,
Впереди, за лучшим отделенным.
Каждый понял —  э т о т  воевал.

12

Готовится полк к наступленью.
К комсоргу Смирнов подошел:
— Возьмите мое заявленье,
Решил я вступить в комсомол,

В лесу, на просторной поляне,
Собрал комсомольцев Шмырев,
Играет сержант на баяне,
Подняв молодецкую бровь.

О том, как встречали трипольцы
Двадцатого года весну…
«Уходили комсомольцы
На гражданскую войну».

Сегодня не будет доклада,
Десантникам времени нет.
На ящике из-под снарядов
Лежит комсомольский билет.

— Товарищи, времени мало,
— Гвардейцам комсорг говорит, —
— Проверка огнем и металлом
Нам ночью опять предстоит.

Мы ночью в поход выступаем,
И встретим в атаке рассвет.
И мы перед штурмом вручаем
Бойцу комсомольский билет.

Мы знаем отвагу Смирнова,
Он твердо стоял под огнем.
Дадим ему краткое слово
И сразу по взводам пойдем.

И Юрий, билет принимая,
Сказал комсомольцам-друзьям:
— Надежна семья фронтовая,—
И радость и боль пополам,

Я счастлив сегодня, ребята.
Я дружбой гвардейской согрет.
Клянусь вам в сражениях свято
Нести комсомольский билет!

13

Две ракеты красные сверкнули.
Распорол прожектор глубину.
Режут мрак оранжевые пули
Бороздят осколки целину.

В танк вросли десантники-солдаты.
Пыль летит на каски, на броню.
Ветер хмелем обдает и мятой,
Все приметы к солнечному дню.

Вдруг Смирнов упал на повороте,
Застонал — и снова тишина.
Вспомнил Юрий—утром в первой роте
Говорил с бойцами старшина:

— Смелость — не заигрыванье с пулей,
А одна из боевых наук…
А потом про сивую зозулю
Пел в землянке тихо Зеленюк

Вспышка. Рокот. Яркий синий пламень.
Танк исчез… И вот Смирнов один…
Кровь струится.. «Снова ранен…
Вот тебе дорога на Берлин…

Наступленье пролежать в санбате…
А потом врачи отправят в тыл,
Кашку есть, разгуливать в халате…
Что ж, выходит, крышка, отслужил?»

Темнота на фронте поредела.
Подползают немцы… «Ну, постой!»
Кровь течет… Плечо окаменело…
Автомат лежит не под рукой…

Навалились, заломили руки.
Крикнул по-мальчишески: «Пусти!»
Грудь сдавили черные гадюки,
Он один. Их больше десяти…

«В плен берут из-за случайной пули,
Может быть, удастся убежать…»
Подхватили на руки, втолкнули
В темноту штабного блиндажа.

14

Свет зажег услужливый ефрейтор.
Траут сам допрашивать пришел.
— Парень русский выдаст все секреты,
Положите карту мне на стол.

Подойдите, юноша, поближе, —
Генерал фашистский говорит, —
— В вашем сердце мужество я вижу,
Но у вас больной, усталый вид.

Отдохните. Успокойте нервы.
Выпейте хорошего вина.
Вы давно не кушали, наверно?
Ах, какая страшная война.

«Что таится в добродушном тоне?»
— Мама с папой вас, наверно, ждут…
Вы в каком служили батальоне?
Где стоит он — здесь вот или тут?

Генерал по карте пальцем водит,
От солдата откровений ждет.
А Смирнов в далекий мир уходит,
В тот неповторимый детский год.

Унжа промелькнула. Лес. Поляна.
Солнце над Макарьевом горит.
Полночь. Про Сусанина Ивана
Бабушка тихонько говорит:
«…чует та нечисть треклятая:
Далеко их завел мужик русский в лес…»

— Что молчите? Сколько было танков?
Покажите, где они прошли?
Номер части? Где ее стоянка?
Вы б награду заслужить могли!

Юрий вспомнил и утихла рана.
Он орленком над землей парит.
Слышит, про Сусанина Ивана
Бабушка протяжно говорит:

«— Говори, старой! Говори, седой!
Ты зачем завел в эти дебри нас? —
Но молчит Иван, усмехается…
А в глазах горят гнев и ненависть».

— Сколько танков?
Юноша спокоен,
И уста железные молчат.
— Ишь ты, хладнокровие какое!
О, да это не простой солдат!..

Детство показалось, как с экрана.
На горе сосновый бор шумит…
Снова про Сусанина Ивана
Бабушка тревожно говорит:
«— Говори, старой! Говори, седой!
А то смерть тебе! —
А он все молчит».
Не дождался генерал ответа,
Пнул со зла ногою в табурет.
Адъютант подносит документы,
С силуэтом Ленина билет.

Генерал взглянул, сказал:
— Пытайте!
Режьте, жгите, он заговорит.
Сколько танков прорвалось, узнайте!
Перед пыткой он не устоит.
Все расскажет, человек — не камень…
— Бросились на жертву палачи…
Показалось, рядом встал Сусанин
И сказал:
— Молчи, земляк, молчи! —
В тело штык вонзился.
«Нет не страшно.
Я не дрогну. Пусть свершится казнь».
— Сколько танков в рейд пошло вчерашний?
Кто повел их? Что гласил приказ?
Сколько танков? По какой дороге?
Номер части? Кто их в бой повел?..
Он молчал. Ни стона, ни тревоги.
Он вступил навечно в комсомол.

Вечно будет гордый подвиг славен.
Он и мертвый с нами, как живой,
Патриот такой же, как Сусанин,
Богатырь не телом, а душой.

15

Бывало десантникам туго…
В тот день на крутом рубеже Н
ашли мы пропавшего друга
В фашистском штабном блиндаже.

Он был к крестовине из теса
Большими гвоздями прибит.
Прочли в протоколе допроса:
«Ер швейгт!», а по-русски — «Молчит!»

На подвиг друзей призывая,
Вливая в них мужества свет,
Лежал, орденами сверкая,
Его комсомольский билет.

Под Витебском был похоронен
Советской России герой,
Враги не ушли от погони,
От мести солдатской святой.

Нас образ бойца молодого
В атаках не раз вдохновлял,
Примером стал подвиг Смирнова,
Весь фронт его имя узнал.

В движеньи стремительном, смелом,
В кварталах чужих городов
Встречали мы надписи мелом:
«Здесь был комсомолец Смирнов!»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Подойдя к простреленному флагу,
Слушая внимательно приказ,
Воин, принимающий присягу,
Вспомни этот фронтовой рассказ.

Пусть не наизусть, не слово в слово,
И перед собой увидишь ты
Комсомольца Юрия Смирнова
Неиспепелимые черты.

Знаю, юность, ты всегда готова
Заслонить Отечество собой.
Светлый образ Юрия Смирнова
Пусть всегда стоит перед тобой.

С ним смелей стоять на страже мира
Часовым свободного труда.
С ним приказ народа-колландира
Безупречно выполнишь всегда.

Подойди к простреленному флагу,
Поклянись, как Юрий, в трудный час
Выполнить военную присягу,
Родины решительный приказ!

1962 г.

P.S.

Юрий Васильевич Смирнов