В пол-яви, нет, скорей в полсна
я млел, застигнутый жарою,
и мойры выли в голоса,
не зная, делать что со мною.

Меряне – по садам,
град пуст,
тишь после майских фейерверков,
лишь в разговоре двух абреков
слов бирюза струилась с уст.

Они стояли под окном,
пересыпая гравий в горле,
столь полный дикой горной воли,
что, будь он втоптан в глинозем,
взрасти мог купами магнолий.

Я эту речь не разумел,
но понимал уже подспудно,
зачем земля рожает скудно,
зачем так стыдно жить и трудно
и, словно день приходит Судный,
зачем зрак Божий выспрь алел
с восточной поволокой чудной.