только казалось заснула природа-
тут же в глубокую высь
от церкви Ильинской
до самого входа
пятипалые листья взвились

свитки из птичьих тел
оземь швырнуло-
словно Роман Сладкопевец
гимны запел

предсмертная кода…….
с запахом йода и в золотой патине
казалось что нищие синие своды
исчерканы строками
поздней латыни

рыжим сирийцем сидит Гавриил
подбоченясь
на византийском
заволжском холму –
Мария явилась ему
с укором в глазах
поглядеть
сердце зачем разбил

не было дальше сил
внимать
октябрьским виденьям
и простирая ладони
воспламенять
над запустеньем
все что когда-то любил

пред Рождеством?
да
наверно…
детскую книжку листая
в который-то раз
светилась земля обжитая
святая
как млечные сны
любого из вас…

как поздно светает
как рано темнеет сейчас…
а птицы взлетают сквозь иконостас
в Эпирское царство.

Снились огненные птахина телегах и повозках,
крик гортанный, посвист длинный,
и соломенная вьюга…
Домотканые рубахи
и янтарь на свежих досках…
бесконечный путь из глины,
где аукают друг друга.

Мимо плавней камышовых
по степи, по суходолу,
и у редких водоемов,
где растет орех-чилим,
поселенцев этих новых
полулюди, звери-полу
ждали.
В небо стлался дым
от костров их, на которых
пережаривался Крым.

Вымахало, выросло – солнцем не проглянется.
Под высоким деревом – тень средь бела дня.
Был бы я разбойником или горьким
пьяницей,
не было б укромнее места для меня.

Птицы в кроне пели там, звезды гнезда вили,
Посылал на дерево страшные проклятья:
— Чтобы ты засохло, чтоб тебя срубили,
чтобы ты сгорело, чертово распятье!

«Не рубите летом – в зной укрою тенью,
не рубите осенью — угощу плодами,
не рубите в мае – научу вас пенью,
звонкому, веселому, высоко над вами».

А когда срубили – в холода, зимою,
и когда упало, и когда сгорело,
всех спасло от стужи, всех оно согрело,
только пусто стало в небе надо мною.

Оттого ли пусто, что друзей негусто,
али ветер воет, али просто грустно?

Чтоб сорвать цветок – не приставить
лестницу
не в тени присесть, не повеситься….