Все было, как предполагалось, для
обитающих в раю… Нет, не любовь
— тоска и жалость, но, уходя,
вдруг показалось — я там оставил
жизнь свою.

И стало так невыносимо,
так больно, что не мог смотреть,
как все несбывшееся мимо
меня
во тьму
клубами дыма
летело — не могло взлететь.

И не было уже исхода, и
оглянуться я не мог на
ангела с мечом у входа,
огнем рассекшего порог.

Н. Поповой
Ну что сказать вам о любви моей? Когда
бы мне взамен ночных прозрений
прибавилось немного ясных дней, я взял
— и написал бы «Жизнь растений».

Как свод законов для цветов и трав,
где рядом с притчей об Иван-да-Марье,
о мать-и-мачехе
есть ряд заветных глав
об их лечебном, молодящем даре.

Я написал бы:
у подножий гор
деревья выше — там ночует эхо,
и корни спят, а кроны — разговор
перемежают плачем или смехом
и день, и ночь, а после ночь и день!

Есть место в ботанической Нагорной,
где сказано: «Дай им плодов и тень,
но повода не дай для думы черной,
не дай набросить вервие на ветвь…»

Итак, любовь — она меня сильнее. И
если б не ее тепло и свет, сбирал
гербарий бы я весь остаток лет, сверяя
время по часам Линнея.