Русский создатель первого фотоаппарата
Судьба костромского изобретателя типична для большинства талантливых людей в России. Власти и деловые круги всегда в большей степени доверяют предпринимателям, которые приезжают из других стран.
Имя Грекова незаслуженно было забыто. Более удачливый современник его, Левицкий, спустя полвека в воспоминаниях нелестно отозвался о деятельности своего конкурента. Найденные же сведения из начальных
лет развития фотографии позволяют по достоинству оценить роль Грекова как первого русского дагеротиписта. И не только дагеротиписта. Он первый в России оценил замысел Ньепса не только открыть способ закрепления ‘светового рисунка’, но и отыскать средства для многократного воспроизведения изображений.
Алексей Федорович Греков — сын мелкопоместного дворянина Ярославской губернии. Получил образование во втором кадетском корпусе в Петербурге. По тому времени это было солидное учебное заведение, которое готовило офицеров для инженерных и артиллерийских войск. Способного выпускника, склонного к занятиям техникой, по окончании курса оставили при корпусе. Однако вскоре он оказался в пехотном полку, а в 1824 году вовсе оставил военную службу. Греков служил землемером в Костромской губернии, но через некоторое время он уже участвовал в оборудовании губернской типографии и стал профессионалом полиграфистом. В 1832 году в департаменте мануфактуры и торговли обсуждали оригинальный способ плоского печатания с медных и жестяных пластин, предложенный А. Ф. Грековым. Это первое серьезное упоминание имени русского изобретателя.
А в 1834 году в Петербурге вышла в свет первая книга изобретателя ‘Описание металлографии’, где он излагал принцип способа плоской печати. На издании значится любопытный псевдоним: ‘Соч. В. Окергиескела’. Прочитанная справа налево, эта фамилия и дает полное имя автора ‘Алексей Греков’! Дворянин-изобретатель счел нужным подписаться псевдонимом, что было в обычае того времени.
В 1836 году Греков переехал в Москву и поступил в университетскую типографию помощником издателя газеты ‘Московские ведомости’. Он занимался переводами с иностранных языков. Но спустя несколько лет его интересы целиком поглотились изобретательскими опытами в двух областях техники в гальванопластике, только что изобретенной русским ученым Б. С. Якоби, и в фотографии.
Дагеротипный способ был дорог. Выдержка при съемке длилась несколько минут. Снимать портреты было практически невозможно: мешал не только зеркальный блеск пластины, изображение оказывалось непрочным, легко стиралось при прикосновении, пластинки накладного серебра были дороги.
Во многих странах Европы уже искали способ коренного улучшения дагеротипии. Весной 1840 года, то есть спустя несколько месяцев со дня объявления об открытии Дагера и Ньепса, Греков добился получения прочного изображения и стал пользоваться при съемке пластинками не накладного серебра, а пластинками из более доступных металлов меди и латуни. С помощью изобретения Якоби он предложил серебрить медные или латунные пластинки. Способ фотографирования упрощался, и дагеротипия становилась доступнее. Для упрочения дагеротипа техникой гальванопластики он наносил на изображение тончайший слой золота. В газете ‘Московские ведомости’, начиная с мая 1840 года, появились заметки с подписью: А. Г р. или А. Г р…в. В них изобретатель рассказывал о своих удачных опытах.
Знаток типографского дела, Греков одновременно искал способ воспроизведения дагеротипов на бумаге. В том же 1840 году он произвел удачные опыты и получил такие оттиски на бумаге. Очевидно, была применена им же разработанная техника плоского печатания. Таким образом, в России Грекову принадлежит первенство применения фотографии в полиграфии.
Труды изобретателя были замечены. О них сообщила петербургская газета ‘Посредник’. Опытами Грекова заинтересовался оказавшийся в Москве француз Марен Дарбель. Письма с образцами усовершенствованного дагеротипа и оттисками дагеротипов на бумаге он отправил в Париж. В ноябре 1840 года в Парижской академии наук о них доложил Д. Ф. Араго. Опытами упрочения дагеротипного изображения во Франции в то время занимался Ипполит Физо. На успехи московского изобретателя откликнулись другие издания французское ‘Echo Monde Savant’ 18 ноября 1840 года, штутгартское ‘Das Ausland’ в статье от 5 декабря того же года под названием ‘Закрепление дагеротипного изображения’. Эти известия способствовали продвижению изобретательской мысли русского дагеротиписта.
Спустя два года университетская типография в Москве выпустила очередную книгу Грекова, подписанную ‘А. Гр-в’: ‘Теоретическое и практическое руководство к золочению, платинированию…’ (1842), где уже основательно описана техника, разработанная по способу Якоби. В 1843 году статью Грекова о способе золочения опубликовал авторитетный в ту пору петербургский литературный ежемесячник ‘Отечественные записки’. В обзоре литературы за этот год статью Грекова назвал В. Г. Белинский. Имя талантливого изобретателя и его труды были известны в кругах русской интеллигенции.
Алексей Греков вошел в историю фотографии не только как изобретатель, но и как первый русский фотограф-портретист. Весной 1840 года он сообщил в ‘Московских ведомостях’, что ‘после многократных опытов’ ему удалось получить портреты.
Сначала для снятия портретов по способу Дагера покрывали лицо ‘жертвы’ мелом, а волосы осыпали пудрой. Летом же 1840 года корреспондент петербургской газеты ‘Северная пчела’ сообщил из Парижа: ‘Думали употребить его, (то есть дагерротип) на снятие портретов, но опыты были неудачны… Малейшее движение губ, бровей, ноздрей придает фигурам безобразный вид, уничтожает сходство’.
С этими трудностями столкнулся и Греков, но преодолел их. В июне 1840 года он открыл ‘художественный кабинет’ для всех желающих получить портрет ‘величиной с табакерку’. Через месяц появилась новая публикация. Автор сообщил, что для опоры головы он устроил в кабинете кресла с особыми подушечками. Выдержка на солнце длилась две с половиной минуты, в пасмурную погоду четыре-пять минут.
Алексей Греков, совершенствуя съемку на металлических пластинках, одновременно занимался фотографированием и способом Фокса Тальбота на светочувствительной бумаге. Еще 25 мая 1840 года он сообщил в ‘Московских ведомостях’, что приготовляет особого рода ‘чувствительную бумагу для снятия на ней всевозможных кружев или чертежей’, и добавил, что ‘на сей бумаге можно снимать даже и виды в камере-обскуре’. Он продемонстрировал свои ландшафты ‘известнейшим особам’.
Трудолюбивый изобретатель в апреле 1841 года выпустил в Москве в типографии Н. Степанова брошюру без указания фамилии автора — ‘Живописец без кисти и без красок, снимающий всякие изображения, портреты, ландшафты и проч. в настоящем их свете и со всеми оттенками в несколько минут’. В брошюре даны указания о технике съемки и впервые о художественной стороне ее. Приведено несколько рецептов для придания цвета изображению: темно-серого, фиолетового, золотистого, светло или темно-коричневого. Фотография робко заявляла о себе уже как об искусстве.
Греков первый в России изготовлял ‘дагеротипные снаряды’ с принадлежностями. В своих публикациях об этих аппаратах он стремился помочь первым любителям светописи: ‘Желая вполне передать моим соотечественникам процесс дагеротипа, пишет Греков, я вновь прошу каждого купившего и желающего купить снаряд мой отнестись ко мне в случае каких-либо недоразумений; за удовольствие почту несколько раз повторить для него действие снарядом…’
Увы, судьба талантливого изобретателя, пытливого практика-фотографа, сложилась печально. В конце 1843 года Греков переехал в Петербург, занял там должность начальника типографии губернского правления. В 1844 году он выпустил книгу о гальванопластике. Но вскоре имя Грекова перестало упоминаться. Что же случилось? Документы в архиве Московского университета вносят ясность. Опыты требовали немалых затрат. ‘Художественный кабинет’ Грекова не мог конкурировать с открывшимися в Москве ателье заграничных дагеротипистов. ‘Снаряды’ тоже не выручили его. Начальство московской типографии насчитало за Алексеем Федоровичем долг, сумма которого превысила трехгодичное жалованье. Живя уже в Петербурге, Греков продолжал выплачивать долг, но смог выплатить лишь часть его. Когда он умер, его вдова еще оставалась в долгу перед типографией.