Поэт и поэзия

Холст пространств, тесьма времен — этой не совсем точной цитатой из стихотворения Юрия Бекишева можно было бы определить сокровенный смысл его поэзии. Поэзии, чье течение органично и в то же время самобытно вливается в мощное русло тютчевской традиции в русской литературе. Их объединяет не столько внешнее сходство поэтических приемов (этого-то как раз совсем немного, да и за столько лет кто не черпал из тютчевского источника?), сколько онтологический взгляд на мир и место человека в нем. Но, пожалуй, «и» здесь не очень уместно. Скорее следует говорить о мире, куда, подобно эмбриону во чреве матери, помещен человек. Он свободен в передвижении и по вертикали небесной сферы, и по горизонтали земного бытия. Более того, такой человек неотрывен от них. Оторваться — навсегда разделить плоть и дух.

Лирический герой Ф. Тютчева, бредущий «в тихом свете гаснущего дня», разговаривает с отлетевшей, но любимой душой: «Ангел мой, ты видишь ли меня?». В совсем простом вопросе соединилось все: и безысходное горе утраты, и преодоление смерти. Ведь небо — рядом. Всегда. Нужно только тихо, почти шепотом, почти про себя спросить: «Друг мой милый, видишь ли меня?»

Услышать — значит отозваться. И поэтический мир Ю. Бекишева начинается в той точке, где небо сходится с землей, и длится там, где «жизнь плывет по дну реки и не имеет отраженья», чтобы, подобно птицам, сквозь иконостас — в Эпирское царство.

«Эпирская тетрадь» вся построена на пересечениях образов из разных культурных эпох в истории человечества. Внутренняя логика их поэтического бытия прихотлива в силу ассоциативности авторского мышления, погруженного в пиршество звуковой оркестровки и цветовых пятен летящего в пространстве слова.

«Сны золотые» — почти эпическое полотно, где поэт полными экспрессии мазками рисует картину драматического столкновения «сна золотого» с непреодолимой вещественностью больничной койки, вокзальной скамьи, хищного клекота птиц, ведра, брезента. Поэтическая ткань стихов рвется разговорными интонациями быта. Здесь царят Домье и Дали, а сам поэт — «горсть культей меж: лопаток».

«В конце аллеи» абрисно возникает лицо, в котором «светится в глазах добро, сияет чистота улыбки». Аллея Юрия Бекишева особого рода: в ней не деревья, но люди, названные и неназванные, известные и не очень. Они — его ориентир в жизни, всегда зависящей «от глубины и естественности дыханья». Художественное пространство аллеи полно метаморфоз обыденного, переходящего в нечто, что как бы возвращает нас в тесьму времен «Эпирской тетради».

Ирина ЕДОШИНА,

кандидат филологических наук.

web-архив https://web.archive.org/web/20201204044603/https://bekishev.kostromka.ru/poetry/