Бизнес и политика в России исторически несовместимы. Судьба Василия Кокорева, водочного, нефтяного и железнодорожного магната, тому подтверждение
Пуд соли
В Солигаличе, что под Костромой, торговали в основном двумя товарами: вытекающей из названия города солью и водкой.
В 1837 году сыну солигаличского мещанина и торговца солью Алексея Кокорева — Василию исполнилось 20 лет. Нормальный возраст для вступления во взрослую жизнь. Парень был грамотный, читал хоть и по складам, но резво, считал запросто до тысячи, а главное, что досталось ему от родителей — так это ум. И хватка. И капитал, заработанный почившим в бозе отцом, хоть и невеликий, однако вполне достаточный для открытия своего дела. Дед Василия варил соль, отец варил, попробовал варить и сам Василий. Попробовал так рьяно, что уже спустя три года почти полностью разорился. На последние оставшиеся гроши будущий мультимиллионер попытался было создать на базе своего солеваренного заводика нечто вроде элитного санатория, где лечили солевыми ваннами, но и тут его ждала неудача: Солигалич тогда считался чуть ли не концом света, за ним уже и дорог-то не было, а поэтому российская аристократия не очень-то стремилась искупаться в тамошних источниках, а местные жители и без кокоревской помощи прекрасно знали, в каких окрестных лужах лечить свои хвори.
Новую трудовую карьеру, водочную, пришлось начинать с нуля. А вернее — проситься в сидельцы к старому приятелю откупщику Жадовскому. Тот подержал юношу пару месяцев в магазине, а потом взял и назначил управляющим над всеми своими уральскими откупами.
В те далекие времена система российской водочной торговли была предельно проста. Ежегодно купцы, желавшие торговать в губернии хлебным вином, съезжались в губернский центр, для того чтобы поучаствовать в ежегодных «откупных торгах». Купец, посуливший государству в этом тендере наибольший откуп, и получал эксклюзивное право торговли ходовым товаром. После торгов следовало «поклониться казной губернатору», с тем чтобы он, воспользовавшись своей властью, максимально снизил величину откупа. Дальше можно было целый год только считать барыши и ни о чем не волноваться.
Покрутившись годик в водочном бизнесе, Василий сделал, пожалуй, один из самых удачных в своей жизни ходов. Нет, он мог, конечно, и дальше трудиться управляющим, а впоследствии, лет через десять, накопив трудами праведными и не очень требуемую сумму, взять себе какой-нибудь недорогой откуп. Но он поступил хитрее, поставив на новую лошадку, в качестве которой выступил только что назначенный министром финансов его сиятельство граф Федор Павлович Вронченко. Понимая, что перед новоиспеченным министром со всей остротой стоит вопрос увеличения притока денег в бюджет, а одним из основных источников, дававшим примерно четверть этого притока, как раз и являлся откупной ручеек, Василий сел и накатал графу записку. В ней он поведал новому министру о том, какие безобразия творятся в откупной сфере, и о том, как можно, придав «торговле вином увлекательное направление в рассуждении цивилизации», практически вдвое увеличить доходы.
В доказательство своих слов он просил дать ему один из самых «неисправных», то есть задолжавших казне, откупов.
В министерстве ему поверили и дали откуп орловский, за которым числился долг в 300 000 рублей серебром.
За дело молодой откупщик взялся весьма рьяно. Уже в первые месяцы своего автономного откупщичества он сменил большую часть откупных служащих, провел массовое сокращение, заявив, что настоящий водочный торговец должен трудиться «не из воровства… а из насущного лишь хлеба», поднял цену на водку, наладил ее продажу в розлив и резко ухудшил качество производимого в губернии напитка. В результате за два с половиной года он не только полностью ликвидировал задолженность откупа, но и вывел его в число лидеров. Воодушевившись успехом молодого откупщика, правительство передало ему в управление кроме орловского еще 23 задолжавших откупа, а на основе новой методы издало «положение об акцизно-откупном комиссионерстве».
К середине XIX века капитал самого Кокорева составлял уже сумму в 8 000 000 рублей. Минимум. Некоторые современники утверждали, что эти данные самим Кокоревым сильно занижены, а на деле он распоряжается тридцатью. Но даже с восемью миллионами тридцатитрехлетний мещанский сын Василий Кокорев все равно был одним из богатейших людей империи. И как настоящий богатый человек он уже к началу пятидесятых начал собирать всякие картины и прочие предметы. Позже он даже открыл для обозрения всех этих художественных предметов галерею с библиотекой и кабаком, чтобы простой люд мог с комфортом приобщаться к сокровищам мировой культуры. На одном из аукционов он увидел вещь, совершенно поразившую его воображение. Это был массивный золотой лапоть. Лапоть им был куплен по стартовой цене и тут же установлен в кабинете на письменном столе. Отныне это было его постоянное место, а сам Василий Кокорев говорил друзьям, что этот лапоть символизирует его самого — разбогатевшего только за счет собственного ума лапотника.
Бочка керосина, версты рельсов, миллиард денег
Савва Мамонтов называл Кокорева «откупщицким царем». И это было совершенно верно. Василий совсем не собирался ограничиваться только торговлей спиртным. Его мучил самый настоящий организаторский зуд. Помня свой первый опыт переписки с графом Вронченко, он продолжал писать и давать советы правительству. Предлагал изменить порядок взноса денег в казну, предлагал сократить залоги по откупам, дописался даже до того, что предложил отменить все откупа. Впрочем, правительство с последним предложением не согласилось. А Кокорев уже начал собирать у себя в доме настоящие собрания российских откупщиков, на которых диктовал им, как они должны работать, какие цены объявлять, каких стандартов придерживаться…
В 1859 году он совершенно неожиданно взял да и построил в городе Сураханы, что в 17 км от Баку, первый в мире нефтеперегонный завод. На заводе под присмотром найденного купцом в Петербургском университете молодого приват-доцента Дмитрия Менделеева производилось специальное масло для недавно изобретенных осветительных ламп. Масло Кокорев назвал «фотонафтиль», однако люди стали называть его «керосин». Такое имя предложили американцы, начавшие нефтепереработку четырьмя годами позже.
Но нефть хороших барышей принести не могла. Это было дело скорее так, для души. А для кармана купец решил замахнуться на самую доходную отрасль — на железную дорогу.
Он «вложился» в постройку Волго-Донской железной дороги, в 1863-м провел в Москве конку, в 1871-м купил Московско-Курскую железку, а в 1874-м начал строительство Уральской дороги.
Затем Василий Алексеевич открыл для себя еще и банковский бизнес. Это именно он во главе группы товарищей организовал первый в стране частный Московский купеческий банк и самый крупный акционерный банк России — Волжско-Камский.
Слова речи и буквы строчек
И все было бы вполне нормально, будь Василий Кокорев хоть чуточку менее красноречив. Именно красноречие, помноженное на недюжинный ум, которого, однако, не хватило на то, чтобы это красноречие попридержать, и сгубило великого купца.
Вообще о кокоревской мудрости по Руси ходили легенды. Как-то во время заседания Комитета помощи голодающим крестьянам северных губерний члены комитета долго не могли решить, что сделать лучше: оказывать крестьянам единовременную помощь или систематическую. Спросили кокоревского совета. Тот, не вставая с кресла, пожал плечами и заявил:
— Никакие меры из предложенных и никакие миллионы не спасут Север… Единовременная помощь бесполезна, систематическая невозможна. На систематическую не хватит денег, от единовременной, если ее не украдут по дороге, мужик забалует.
— Но что же делать? — вопрос председательствующего был скорее риторическим, однако Кокорев дал на него вполне конкретный ответ.
— А накупите ружей, пороху и дроби — вот и все. Это поправит их лучше всякой помощи.
Сказав это, купец встал и вышел из залы.
— Гениальный человек, — только и сказал ему вслед глава комитета.
Купец был настоящим кладезем бесплатных советов. На любой вопрос он мог моментально дать совершенно неожиданный и вместе с тем правильный ответ. Более того, ему так нравилось отвечать и давать советы, что он частенько делал это, не дожидаясь вопросов. А для того чтобы все воочию видели его мудрость, купец повадился даже собирать чуть не еженедельные, посвященные какой-либо проблематике банкеты, которые превращались в «банкет одного докладчика». Пик ораторского мастерства Василия Алексеевича пришелся на 28 декабря 1857 года. Тогда на рождественский банкет, послушать под устрицы и спаржу мудрые речи, собралось до двухсот московских купцов. А речь Кокорев повел не о чем-нибудь, а об отмене крепостного права. Он утверждал, что именно этот позорный пережиток мешает России идти по пути прогресса. По его мнению, только оставшись без дармовой крестьянской силы, дворяне начнут закупать новую сельскохозяйственную технику, а освободившиеся мужики должны пополнить довольно скудный российский рынок фабричных рабочих. Речь была настолько блестящей, а аргументация настолько неоспоримой, что уже на следующий день, несмотря на праздники, купца вызвал к себе лично московский генерал-губернатор Закревский и настойчиво попросил более подобных речей на банкетах не произносить. Купец согласился и даже дал в этом расписку, однако не удержался и уже две недели спустя разразился новым спичем на ту же тему.
Рождественская речь Кокорева несколько лет ходила по России в списках. Когда же царь Александр подписал манифест об отмене крепостного права, многие из освобожденных крестьян на полном серьезе считали, что император здесь совсем ни при чем, а на самом деле их выкупил Кокорев с друзьями, купцами Алексеевым и Солдатёнковым.
Между тем ораторский зуд Кокорева рос не по дням, а по часам. Все чаще он разражался речами о государственном социализме, о политике гласности, о перестройке государственного аппарата. И сильнее всего эти речи досаждали московской администрации. Генерал Закревский все чаще отсылал в Питер депеши с просьбой «унять вредного честолюбца», устраивающего «митинги» и вмешивающегося «в дела, его сословию не подлежащие». Послания генерала начинались, как детектив: «В Москве завелось осиное гнездо… — писал он. — Гнездо это есть откупщик Кокорев».
Стенания московского генерала не остались без внимания. Василия Алексеевича стали постепенно оттирать от государственной кормушки. Сначала осторожно, а когда убедились, что купец «не понимает», то и явно. В 1863-м у него отняли все откупы, потом два года мурыжили с утверждением устава Купеческого банка, в 70-м не дали права монопольно распоряжаться пермской солью, запретили судам созданного им пароходства ходить за границу. В результате уже к середине шестидесятых годов расходы Кокорева начали превышать его доходы, к началу семидесятых ему пришлось продать за долги всю свою художественную коллекцию и большую часть своих акций. В 1876 году его сместили с поста председателя совета директоров Волжско-Камского банка.
Но зуд мудрости оказался сильнее финансовых стимулов. Несмотря на все притеснения, Кокорев не только не оставил свою просветительскую деятельность, а, напротив, расширил и углубил ее. Но, поскольку на банкеты средств уже не хватало, пришлось прибегнуть к услугам печати. Василий Алексеевич выпустил на свои средства несколько брошюр, в которых рассказывал об экономических ошибках правительства и о способах, как эти ошибки следует исправлять. И чем больше брошюр Кокорев выпускал, тем беднее и малозначительнее он становился.
Ведро водки
Когда в 1889 году Василий Кокорев умер от сердечного приступа, некролог о нем поместило всего несколько газет, а на Охтенское кладбище, что под Питером, его несли в выдолбленном гробу несколько друзей-старообрядцев.
P.S. А золотой лапоть неожиданно всплыл в середине тридцатых годов на одном из брюссельских аукционов. Но никто за кокоревский символ не дал даже стартовой цены.
Валерий ЧУМАКОВ
ФОТОИЛЛЮСТРАЦИИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ МИХАИЛОМ ЗОЛОТАРЕВЫМ